Мои заборы.

      Время мало отражается на старых заборах. Ну разве что листовка какая прилипнет, дескать, митинг состоится на Театральной площади. Или мурая Галина Алексеевна в соседних объявлениях, и «снимет», и «сдаст». Но это мелочи. Истреплется ветром, смоется дождями. Так что заборы дряхлеют, сохраняя своё лицо. Ну вы понимаете. На заборах не вскакивают прыщами кондиционеры. Квартиры их первых этажей не раскупают под аптеки или салоны мобильной связи. Заборы и люки – вот всё, что остаётся таким же, как в детстве. И ещё ржавые таблички с номерами домов. Чудом уцелевшие после появления новых. Видимо у кого-то рука не поднялась.

       Заборы, люки и таблички. Остального, или больше нет, или уже чужое. Это не мой Сельмаш. В подъездах домофоны. Кирпичные дома зачем-то покрасили. Да ещё в чахлый голубой цвет. Старый детский садик кто-то купил. Крышу сорвали и успокоились. "Юбилейный", наш "Юбилейный"! - это уже не кинотеатр. Это просто что-то заколоченное. Дворы превратились в парковки. Вместо мясного теперь пекарня. В распахнутом окне армянки плющат тесто в лаваш. Сауна, сауна, сауна… И только покосившиеся, исписанные ныне уже непонятными мне каляками заборы, как бы кивают: не сомневайся, мальчик, мы тебя помним. (Ничё так завернул? Прям, как Ганс Христиан.)

      Это главный забор моего детства. Только два куска и сохранилось. Один прячется за гаражами,  выросшими перед бабушкиным подъездом. Другой уцелел в заповедной зоне – дворе вытрезвителя. Бывшего вытрезвителя. Когда доводится «огородами» идти к своей школе, всегда оглядываюсь на место, где был «штаб». Мы его с Сашкой Рыбниковым построили. Однажды увидели за забором НИИТМа груду кирпичей. То ли какую-то пристройку так и не пристроили. То ли пристроили и она рухнула. «Метеорит» развалил. Эта версия нравилась нам больше.
       Что за метеорит? Да среди кирпичей валялся прокопчённый булыган размером - с чем бы сравнить - ну скажем, размером с растоптанный кроссовок 43-го размера. По форме булыган напоминал семечку подсолнуха. Увесистый такой. И явно из металла. Проводили «экспресс-анализ», несколько раз шарахнули о бетонную плиту. Откололся кусочек. На сколе тускло заблестел сизый металл. По идее, нужно было бы информировать Академию наук. Но я, присвоив находку, зажал. Отберут же. Потом возникли опасения насчёт возможной радиоактивности. Кажись, Сашка меня пугнул. Ну я от греха подальше и спрятал метеорит в укромное место. Через пару дней тайник оказался пуст. Прошли годы и метеорит снова материализовался. Но мы уже выросли и растеряли часть фантазёрства. Булыжник был переведён в разряд чего-то «для» или «из» литейного цеха. И автоматически стал нафиг никому не нужен.
       Ну вот, про «штаб». Выбрав момент, когда милиционеры были заняты свежедоставленными алкашами, мы перемахнули через забор. И прячась за кучей кирпичей, возвели без раствора стенку буквой «Г». Не в полный рост. Но сидя нас видно не видно. Получилась комнатка. Правда, без дверей и крыши. Но кого это смущало? В стенке Сашка сделал несколько секретных ниш. Потянешь из стены половинку кирпича, а за ней тайник. А чтоб не забыть, за какими кирпичами они расположены, Сашка начертил мелом стрелки. Тоже секретные, не впрямую указывающие на «клад», а как-то по-хитрому.
                                                                                          Это мы с Сашкой. Я в головном уборе.
      А когда-то этот забор был таким длиннющим. Вокруг всего НИИТМа (где я потом буду работать фотографом) и казавшейся огромной спортплощадки. Или не спортплощадки, а пустыря. Просто на его краю была спортивная школа. А ещё раньше в этом здании был кинотеатр. Сначала он назывался «Сталинец», а потом «Труд». (Я в субботу у папы переспрашивал.)
      Не помню, чтоб взрослые так уж запрещали нам перелезать через этот забор. Не приветствовали, конечно. Всё ж таки во дворе мы под окнами, на глазах. Но и не ругали. А меня бабушка и вовсе мало контролировала. Таким я рос благоразумным. Дедушка Лёня построже был. Он мог и разнос учинить. Не громко, но очень даже впечатляюще. Сам ещё больше моего нервничает, дужкой очков по столу «тук-тук-тук-тук». Но это он больше по учёбе, не за гульки. А Шура… Всем бы такую бабушку.
      Поначалу у нас было чем заняться и во дворе. «Классики», «в садовника», «в колечко», «в стоп каликало» (назвал же кто-то :-)). Вечерами непременно «в жмурка». Не «в жмУрки», а «в жмуркА». Почему-то у нас так называлось.
      Потом мы «выросли». «За забриком» начиналась совсем другая жизнь. Там можно было разжечь костёр и плавить в консервной банке сеточки от разбитого аккумулятора. Свинцом заполняли дырки в кирпиче. Потом зачем-то таскали эти свинцовые конусы в карманах. Богатство.
      В деревянный забор метали пластины от трансформатора. Целые соревнования устраивали. Я предпочитал «букву Г». Она на топорик похожа. «Ш» вообще ни у кого не котировалась. Юрка Казак примерялся, но вернулся к «Г». А старшие пацаны по-взрослому метали большой нож.
      Помню, как пролез во двор НИИТМа и спёр стеклянную банку с каким-то веществом. Что-то бурое кристаллическое. Сверху этикетки значилось «РЕАХИМ». Не сразу, но допёр своим умом: «РЕАктивные ХИМикаты». Смышлёным рос.
      Однажды в углу спортплощадки появился огромный штабель брёвен. Крепко стянутый проволокой он пролежал пару лет. Ещё одна наша забава. Брёвна были разной длины. Поэтому с торцов штабеля получились углубления – «пещеры». Для каждой из них у нас с Сашкой Рыбой нашлось название. Как вам «Пещера потерянной галоши»? Это когда я там однажды прятался, с ботинка соскочила галоша. (Теперь их только в деревнях да на скалолазах увидишь. А меня заставляли ботинки беречь.) Самая большая «пещера» – туда хоть десять человек влезало – естественно, звалась «штабом». Когда брёвна всё-таки понадобились, в груде коры Казак нашёл складной ножичек. Юрка везучий был. Вечно что-то находил. Однажды даже золотое обручальное кольцо.
     Эх, мне бы в детстве комп и фотик цифровой. И ума, дескать, снимай, дружок, скоро ничего этого не останется. Галоши снимай, спортплощадку, Сашку Рыбу с баночкой расплавленного свинца. Как в пробки играли. Бабушку Шуру, зовущую из окна ванной: «Олежка, иди кушать!». Пацанов на тютине, футбол за школой, всех своих подружек… Всё снимай! И теперь не пришлось бы вздыхать, мол, от детства одни заборы да люки остались.
      Ладно, едем дальше. Потом НИИТМу стало тесно. На спортплощадке начали строить ещё один корпус. (В нём будет моя фотолаборатория). Стройка лишила нас не только «зазаборья», но и большей части двора. Естественно мы восприняли её враждебно. Зачем-то записывали номера КРАЗов и МАЗов, вывозивших землю из котлована. Точно пионеры, собиравшие разведданные для партизан. Но потом смирились. Да и стройка для пацанов - это ведь тоже кайф.
       Развлечения глупели по мере нашего взросления. Мы карабкались по пожарной лестнице на крышу "Юбилейного». И устроившись на подвесном потолке, смотрели кино в отверстия для светильников. На стройке сигали с первого этажа в подвал на кучу песка. Сторожа вымазали солидолом верхушку забора и дыры. Но разве ж это удержит? Мы всё равно пролезали. Зачем-то тырили электроды. Уволокли козлы и здоровенный лист ДСП. Сделали из них во дворе теннисный стол. После дождей «макуха» разбухла и у стола обвисли края. А потом и вовсе поотламывались. Но мы в этом винили не дождь, а тётку сушившую на нашем столе матрас.
        Одно время наша Плужная была перекрыта для автомашин. Вдоль улицы меняли какие-то трубы. И проезжая часть надолго перешла в наше распоряжение. Но, в конце концов, транспорт пустили. И провокатор Серёжка из соседнего дома сблатовал нас «на борьбу». «А чё они по нашей дороге?!» И мы повелись, веря, что восстанавливаем справедливость. Таскали из дома гвозди, вколачивали их в дощечки от ящиков и вечерами выкладывали свои «ежи» на дорогу. Лежали за кучами земли и радовались очередному «та-та-та-та-та-та» - поймала. Гвозди были короткими и застревали в покрышке, не пробивая камеры.
       Но я ж парень основательный, однажды сколотил ёж из огромных гвоздей. Подложил его на дорогу средь бела дня. Водитель вовремя среагировал. И не пожалел времени, чтоб меня изловить. Повёл к родителям, но поверил в моё слёзное «я больше не буду». Отпустил дурака.
       А ещё на стройке мы взрывали карбидные бомбы. Где брали карбид? Бывалоча, выковыривали из не до конца переигравшей начинки ацетиленового генератора. Сварщик разрядит да и выплеснет белую бурду прям напротив мастерской сантехников. Разведёт свинюшник, пока хороший дождь не пройдёт. А однажды вообще повезло. В подъезде появилась жестяная бочка полная карбида. Сантехники не захотели надрываться, закатывая её в подвал. И пока спохватились, мы уже успели натырить порядком.
       Технология проста. Колем карбид, чтоб кусочки смогли пролезать в горлышко бутылки. Наливаем в бутылку где-то на треть воды. Затем пихаем туда траву. Это чтоб кусочки карбида сразу не падали в воду. Поверх травы где-то с горсть – полторы CaC2. (Формулу я потом классе в девятом на химии узнаю. Обрадуюсь, как старому знакомому: «Карбид!» Карбид кальция.) Ну вот. Осторожно плотно запечатываем бутылку. Встряхнули, поставили, спрятались. Или метнули, спрятались. Крепко запечатал и соблюл пропорции – бутылка в пыль!
        О чём, бишь, я? Аааа, главный забор детства. Вот он на старой фотографии. А это наша  лавочка перед подъездом. Мы с папой только что вернулись из очередного похода. Мы с ним не просто гуляли, а ходили в походы. Куда глаза глядят. Ну там в рощи, парки и прочие безлюдные места. И я всегда считал пройденные километры. Привирал безбожно, потом рассказывая маме. А папа улыбался и не сдавал. «Ну может, не 12. Может, немножко меньше».
       Вот он папа. Стоит слева. Я на колене у дедушки Лёни. В руках молочная бутылка с бабочкой. Поглядываю на наших девчонок. Посередине, кажется, Лена с папой. Их плохо помню. Они как-то быстро переехали. А правее Наташка со своим папой Толиком и мамой Адой.

 

        А это забор техникума сельхозмашиностроения. Ныне какого-то колледжа. А раньше в простонародье  техникум пренебрежительно называли «сельхоз–навоз». И, само собой, учиться там было  мало престижу (Не-не, я не называл. Ну как можно?) Забор не то чтоб один из главных детских. Но он постоянно был на виду, постоянно рядом. Ну и. естественно, мы через него лазили. Ну дак был повод. С торца техникума вдоль нашей Плужной был фруктовый сад. Вишни, черешни, яблони.
       Сад был. И дворник был. Но не специально для сада поставленный, а для вообще всего двора. К тому же, а может, именно потому – чё за одну-то зарплату… - не слишком расторопный. Иногда, конечно, преследовал нас рьяно. Но это лишь когда дураки его дразнили, задевая профессиональную гордость. А так он предпочиал на не замечать.
       Вишни мы игнорировали, как и яблоки. Вишни у нас во дворах и так часто встречаются. Яблоки… Яблоки для ростовских пацанов были, как картошка для белорусских пионеров – обыденное дело. А вот черешенка… Она так и не успевала толком вызревать. Осмотримся – никого, перемахнём забор и обезьянками по деревьям. Ветка гнётся, а ты тяяяянешься, тяяяянешься... Есть!
       А ещё во дворе техникума стоял электрический пресс-ножницы. Гудел двигатель, вращался маховик, пресс грюкал и в железный ящик соскальзывали обрубки: «звяк», «звяк», «звяк». Подойдёшь к забору, а там мужик в фартуке суёт в пресс пруток или полосу металла. Интересно.

          Перед техникумом был разбит скверик. Ничего особенного: клумбы, скамейки, цветочки, бабочки, стрекозы…Сейчас там причепурили. Но, знаете, мне и раньше всё нравилось. Стрекоз вот в последнее время мало видно. А когда-то над сквериком всё лето барражировали сине-зелёные эскадрильи. Этих гигантов стрекозьего мира мы называли «богатырями». Чрезвычайно ловкие - они умудрялись одновременно: охотиться на мошкару и дразнить нас, шутя уворачиваясь от веток и сдёрнутых маек.
    Поймать «богатыря» можно было только в анабиозе от прохладной ночи. И то, если он опрометчиво уснул достаточно низко. Куда проще обстояло с ловлей беспечных «иголочек». Медленно протяни руку и сожми пальцы на тоненьком хвостике. «Есть!» На эту же уловку попадались даже более осторожные «зинчики».
    А ещё в скверике водились ящерицы и майские жуки. Да что там майские… Я даже «носорога» там поймал! На клумбах разбитых в центре скверика порхали простые капустницы и аристократы - «корольки». Языканы, «не глуша турбин» запускали в цветы неимоверно длинные хоботки. Пространство же по краям было дикорастущим. Где мы и играли, не опасаясь навернуться через табличку «по газонам не ходить».
    Удобный был скверик. Для всех. На скамейках расставляли шахматы и щёлкали костяшками домино. Пережидали, пока в молочном закончится обед. Дядя Гриша, отложив в траву палочку, включал транзистор, вставленный в бежевый кожаный чехольчик. А вокруг клумб, по дорожкам, присыпанным тырсой, выгуливали малышню. Деткам непременно показывали «собачку» - придавливали с боков цветок львиного зева и для убедительности сходства лаяли.
   В скверике я осваивал велосипед и бадминтон. Участвовал в заездах самодельных тачек на подшипниках по асфальтовому спуску вдоль техникума. И первая тютина, на которую я смог забраться (и что ещё более важно – самостоятельно слезть) росла тоже здесь. На проходивших рядом трамвайных рельсах мы плющили монетки и гвозди. А позже додумались выкладывать рядки спичек. И неопытные вагоновожатые выскакивали в поисках погибшего под колёсами автоматчика.
   Через скверик я ходил в нашу среднюю 75-ю, куда десятиклассником стал водить младшую сестру. Здесь к нам присоединялись другие одноклассники. И я взглядом пытался унять некоторых матерщинников, мол, не видите: я с ребёнком?
   Потом был институт, когда скверик и я почти не встречались. Но сразу после положенной отработки я сбыл мечту - работать фотографом в НИИ. Мой НИИТМ располагался как раз между школой и сквериком. Теперь я поглядывал на него с высоты шестого этажа, шастая по коридору от лифта к лаборатории. А вечерами подходил к крайнему окну, чтобы проводить взглядом удаляющуюся фигурку. Где-то посередине скверика  Она словно ненароком оборачивалась. «До завтра…» И я утвердительно плющил нос о стекло.
    Уже более двадцати лет я объезжаю скверик по пути, увы, на другую работу. Мало-помалу он утратил былую запущенность, одновременно, и отдалившись. Нет старых скамеек, знавших меня «в лицо». От тютины не осталось даже пня. Львиный зев вышел из моды. А дорожки вымощены плиткой, словно для того, чтобы я так и прошёл, не замедляя шаг. 

      Тут я уже постарше. Ха! Мемуары «Каждому возрасту свой забор». Или лучше «Мой путь в заборах». Из бабушкиного двора наша компания незаметно перекочевала в двор «хлебного». И слилась с тамошними пацанами. Для москвичей или ещё кого «хлебный» царапает ухо. У них там булочные. А по мне так «булочная» - это как-то напыщенно, как-то по-мещански.
      А двор с таким же успехом могли бы звать и «аптечным». Стенка в стенку с магазином «Хлеб» на Сержантова была аптека. Во двор выходили их служебные входы. Или выходы. Ну да, выходить должны выходы. Аптечный не слишком заметный. А вот к заднему крыльцу хлебного несколько раз подъезжал хленый фургон. Дядька распахивал дверцы, подтягивал крючком лотки со свежим хлебом и переставлял их на приёмное окно. У водителя можно было купить самый свежий хлеб. И без очереди.
      Ещё двор можно было бы звать и «садиковским». Тем более, что детский садик для нас был поважней хлебного и аптеки. Нет, вообще-то и аптека с «хлебным» не были для пацанов пустым звуком. В аптеке продавались гематоген и аскорбинка. Ну а в хлебном можно было наскрести на кирпич белого за 20 копеек. Но лучше было купить вскладчину на всю компанию серый по 16. Он душистее. Батоны  - это блажь. А бородинский, конечно, хорош. Только его б постным  маслицем взбрызнуть и сольцой присыпать. А это нужно домой. Могут и загнать. .
      Рисковый народец пробовал тырить бублики или сайки. Я дважды осмелился на маленькие булочки по три копейки. С изюмом такие. Не поймали. Ну я и не стал дальше испытывать судьбу. Эти булочки, когда свежие, очень вкусными были. Только засыхали быстро. И их, в конце концов, придумали упаковывать рядами в полиэтилен. Штук по 5-6.
       Детский садик был центром притяжении. Превращался в нашу вотчину вечерами, когда детишек разбирали. И конечно же по выходным. Вот странное дело. Ведь была спортплощадка за школой, где ворота, всё огорожено высоким забором, окна зарешёчены. Таки нет. Нам для футбола милей был пятачок перед детсадовским корпусом. Где изредка бились стёкла, прекращая очередной матч. Но на другой день всё повторялось. Из «гастрономовского» двора к нам прибывала команда поискусней нашей. И мы бились с ними, так никогда и не сумев победить. Зато наши пацаны в теннис лучше ихних стучали.
      Своими силами, без чужаков, мы предпочитали играть в «минус пять по крыше». Это, как обычное «минус пять». Только лупить мячом нужно было не по стенке, а по шиферной крыше садиковского пищеблока. Над ним вплотную так удачно возвышалась глухая стена пятиэтажки. «Минус пять по крыше» - моя придумка. Ну вот мне так помнится. Очень, я вам скажу, популярная была игра.
      На несколько дней наши спортивные забавы прерывала поспевшая тютина. Вдоль корпуса садика росли три здоровенных дерева белой тютины. Не слишком крупной, но сладкой.
       На фотках забор уже обшит листами железа. Но это потом сделали, когда во дворе уже хозяйничало следующее поколение. А в наше время поначалу вообще боковая калитка была нараспашку. Потому как людям далеко обходить было. С одной стороны открыта калитка, а с другой были вечно распахнуты две створки здоровенных ржавых ворот. Потом эти побочные проходы законопатили. И тут же, словно в насмешку, рядом с калиткой появилась «дырка». В смысле, разогнули прутья. Мы потом пробовали повторить – плёвое дело. Хватаешься руками за один прут, упираешься ногой в следующий. Навстречу тебе помогает другой тимуровец. Секунда дела.
       Это было время, когда на наших девчонок хотелось уже не только смотреть. Чтоб соблюсти приличия, придумывались разные способы. Игры с пленением и якобы привязыванием к дереву. Копаешься, копаешься, а верёвка всё никак не распутывается… По осени тоже был интересный вариант. Просишь погреть свои руки в карманах её курточки. А потом подслушиваешь, как одна возмущённо рассказывает другой: «Он трогал мою «сестру»!» Ну так у них это дело называлось.
       А давайте, я на этой эротической оптимистичной ноте и закончу повествование о трёх главных заборах моего детства. Спасибо. 

                              на главную станицу          в оглавление                                                                                                                   сентябрь 2011г..